Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]
Однако под Намысловом, когда тамошний бондарь-отец выслушивал Жехорса и Рейневана, охраняющий их Бисклаврет поймал и приволок в дом двенадцатилетнего сына, тайно отправленного к городской страже в город. Не успел бы кто-нибудь трижды прокричать «Иуда Искариот», как сын бондаря извивался на глинобитном полу, получив в бок навайей. Бондарь визжал и хлестал кровью из перерезанного горла, жена и дочери бондаря голосили на разные голоса, а компания мчалась по огородам к оставленным в зарослях коням.
– В борьбе за святое дело не до этики, – гордо выпрямился Жехорс, когда какое-то время спустя Рейневан выговаривал ему в основном за двенадцатилетнего мальчишку. – Когда правое дело требует убивать, надо убивать. Дух уничтожения есть одновременно и дух созидания. Убиение за правое дело не является преступлением, поэтому перед убиением за справедливое дело колебаться нельзя. Мы с гордо поднятой головой и уверенными шагами вступаем на сцену истории. И меняем и формируем историю, Рейнмар. Когда наступит Новый Порядок, дети будут это изучать в школах. А название того, что мы делаем, будет знать весь мир. Слово «терроризм» на устах у всего света.
– Аминь, – докончил Бисклаврет.
Вернулись они через два дня. Жехорс и Бисклаврет узнали имя намысловского агента, который перевербовал бондаря. И прикончили его. Закололи ножами, когда тот возвращался из корчмы.
Следует признать, что со дня на день дух уничтожения становился все более и более творческим.
– Не ворчи, не ворчи, – морщился Бисклаврет, видя мину Рейневана. – Придет день, мы получим от Флютека приказ, тогда пойдем вместе, втроем всаживать нож в брюхо тому Грелленорту, который убил твоего брата. Либо князю Яну Зембицкому. А то и самому вроцлавскому епископу. Что, тогда ты тоже будешь брюзжать, нести вздор об этике и чести?
Рейневан не отвечал.
В ночь с седьмого на восьмое ноября на условленное место у покаянного креста на краю дубравы у перевала Томпадла, разделяющего массивы Слёнзы и Радуни, прибыли на встречу те, кому следовало. Те «разбуженные» агенты, которых Фогельзанг счел самыми верными и нужными для выполнения специального задания. Конечно, были соблюдены необходимые предосторожности – присутствия шпиона среди конспираторов все еще нельзя было исключить. На перевале Томпадла прибывающих ждал только один представитель Фогельзанга – выбор пал на Жехорса. Если бы все прошло без неожиданностей, Жехорс должен был провести собранную группу на восток, к пастушеским шалашам, где их ожидал Рейневан. Если и здесь не было засады, то группа двигалась на восток до гряды Бенковицы, где ожидал Бисклаврет. Который вытянул самую короткую соломинку.
Но все прошло гладко, и всего за одну ночь количественный состав Фогельзанга вырос до девяти человек. Очень разных – счетовода из Вроцлава, лавочника из Проховиц, столяра из Тшебницы, подмастерья каменотеса из Среды, учителя из Контов, управляющего грангией монастыря в Любенже, оруженосца, некогда служившего Бользам из Зайскенберга, бывшего монаха из Емельницы, в данный момент продающего индульгенции, а до того – как-никак повышение – приходского в Сердце Иерусалимском из Погожели.
Передвигаясь ночами – группа была уже достаточно многочисленной, чтобы, не вызывая подозрений, ездить днем, – добрались до Рыхбаха, оттуда до Ламперсдорфа и Совиных Гор, на Юговский перевал. Здесь, на поляне в лесах под селом Югов, от которого получил название перевал, они встретились с группой, прибывшей из Чехии. Группа состояла из четырнадцати специалистов. Нетрудно было угадать, специалистов какого дела. Впрочем, Рейневану не нужно было угадывать. Двоих он знал, видывал под Белой Горой. Они обучались в отделе убийств.
Привел группу знакомый.
– Урбан Горн, – сказал Лукаш Божичко. – Группу из Чехии привел Урбан Горн. Собственной персоной.
Гжегош Гейнче, inquisitor a Sede Apostolica specialiter deputatus во вроцлавской диоцезии, кивнул головой в знак того, что догадывался. И отнюдь не удивлен. Лукаш Божичко откашлялся, решив, что можно продолжать доклад.
– Речь, естественно, шла о Клодзке. Наш человек был свидетелем разговора Горна с Рейнмаром из Белявы и теми двумя из Фогельзанга, Жехорсом и Бисклавретом. Клодзк, сказал им Горн, это ворота и ключ к Силезии. И добавил, что господин Пута из Частоловиц начинает становиться неудобным символом, опасным для нас… То есть для них… Для гуситов, значит… И что на этот раз Клодзк должен пасть.
– Это, – поднял голову инквизитор, – точные слова нашего человека?
– Один к одному, – сказал дьякон. – Эти слова передал наш человек нашему агенту в Клодзке. А тот – мне.
– Продолжай.
– Тот, из Фогельзанга, Бисклаврет, сказал, что их знакомый Трутвайн выжил и действует снова. Что накапливает масло, смолу и другие ингредиенции. Что на этот раз ни в чем не будет недостатка, и они разожгут в Клодзке такой костер, что… это его собственные слова… у господина Путы в замке усы сгорят. И что на этот раз не они, а господин Пута будет сбегать через дыру в сральне. Так он сказал, этими самыми словами: через дыру в сральне.
– Значит, – догадался Гейнче, – группу перебросили в Клодзк. Когда начали переброску?
– В пятницу после святого Мартина. Перебросили не всех сразу, а постепенно, по двое-трое, чтобы не вызывать подозрений. Наш человек, к счастью, был в одной из первых переброшенных группок. Поэтому мы и знаем, что сказанное относительно Трутвайна – правда. Этот Трутвайн, Йоганн Трутвайн, альтарист из церкви Пресветлой Девы Марии, давний гуситский шпион. Именно вокруг него, оказывается, уже несколько лет сколачивается в Клодзке зародыш шпионско-диверсионной ячейки.
– В данный момент, – инквизитор оттолкнул печать, которой играл, – в данный момент вся группа уже в Клодзке, насколько я понимаю? Все?
– Все. Кроме Горна, Белявы, Бисклаврета и еще троих. Те на святого Мартина уехали из-под Югова. Наш человек не знает куда. Какие будут распоряжения, ваше преподобие? Что предпримем?
Из-за окна доходил шум города, на Курином рынке переругивались перекупщицы. Папский инквизитор молчал, потирая нос.
– Этот наш человек, – спросил наконец. – Он кто?
– Каспер Домпинг, счетовод. Отсюда, из Вроцлава.
– Домпинг… Его не шантажировали. Я помнил бы, если б было так, я б помнил, я не забываю шантажей… Но платить, сдается мне, мы ему тоже не платили. Неужто идеалист?
– Идеалист.
– Значит, посматривай за ним, Лукаш.
– Ясно, ваше преподобие.
– Ты спрашивал, – потянулся Гжегож Гейнче, – что нам делать. Сейчас – ничего. Но если начнется нападение, если гуситы подойдут под Клодзк, если город окажется под угрозой, тогда наш человек должен будет провалить всю группу. Должен будет немедленно выдать всех контрразведке господина Путы.
